Вокалист золотого состава "Песняров", а ныне участник ансамбля "Белорусские Песняры" в интервью газете "Ежедневник" рассказал о своем детстве, разных этапах музыкальной карьеры и личной жизни.
– Начнем наше интервью, как былинный сказ: "Родился наш белорусский песняр"… Продолжай.
– Родился в Руденске Минской области. Бессознательное и начало сознательного детства вплоть до школы прошло в Березино. Когда мне было лет шесть-семь, мы переехали в Минск, снимали комнату в частном доме в Славном переулке, вблизи улицы Танковой. Там у нас была всего одна комната. В туалет на улице проходить нужно было мимо злого петуха, который клевал тебя в глаз, шею, колени. С другой стороны собака на тебя нападала – это было страшно! Эту тропинку в деревянный домик я запомнил на всю жизнь. Потом мы переехали в "огромную" хрущевку. Оттуда и пошел в школу.
У меня была неприятность в детстве: я долго лежал в больнице в Крыму, потом 3 года была реабилитация после лечения, поэтому в школу пошел довольно поздно – в 8 лет. Одновременно в обычную и музыкальную, где директором был отец. Во втором классе я перешел в одиннадцатилетку при консерватории. До 8 класса занимался на скрипке, а потом перешел на альт. Скрипач, наверное, из меня был никудышный. О школе потрясающие воспоминания: где-то в 7 классе у нас с Борисом Бернштейном уже была группа "Менестрели". Мы все были битломаны, и понятно, какой был репертуар.
– Музыкальный талант передался от родителей?
– Все, что у нас есть, – от родителей и родителей их родителей. В генах заложено много. Так, кстати, и у всех людей: если человек работает токарем и мурлычет себе что-то под нос – значит, в нем умер или не раскрылся музыкант, певец или Борис Моисеев. Мама хоть музыкой и не занималась, но у нее был совершенно уникальный слух. Когда я музицировал и не попадал в ноту, она из кухни кричала: "Фальшиво!" Меня это дико раздражало. Отец играл на нескольких инструментах, пел. Лет 25 был директором музыкальной школы. Родители с раннего детства нас с братом Геной готовили к музыкальной карьере. Брат играл на фортепьяно, я – на скрипке. Отец растил из нас классических музыкантов, но джаз и рок взяли верх – мы украдкой слушали по ночам совершенно не классическую музыку.
– После одиннадцатилетки при консерватории логично ожидать поступления в саму консерваторию.
– Не поступил. Завалил экзамен по истории. У отца были связи, и он пристроил меня сразу на третий курс музыкального училища. Одновременно я ходил прослушиваться в "Песняры", и меня туда пригласили. Кстати, прослушиваться пришел вместе с Борткевичем. Я принес с собой альт, а он почему-то был с трубой. Это был первый и последний раз, когда я видел трубу у него в руках. Странно: почему он не сочинил для журналистов историю о том, что он был самым талантливым учеником Эдди Рознера, если уж он, по его словам, большой друг Спилберга, Майкла Джексона и Джорджа Харрисона?
В общем, приглашение в "Песняры" получил, но родители меня отговорили идти туда работать. По их мнению, нужно было доучиться в музучилище и получить хоть какой-то диплом. Да и я надеялся через год еще раз попытаться поступить в консерваторию. Но от этого меня уже отговорили мои одноклассники, которые там учились. Мол, нечего там делать, ничему не учат. Боря Бернштейн страшно завидовал моей "свободе", тому, что они не могут ездить, как я, куда захотят. А я-то знал про их поездки на картошку и завидовал им. Знаешь, как на картошку ездили студенты?
– Да уж, знаю, чему ты завидовал: рассказам о приобретении первого сексуального опыта!
– Конечно! Где, как не там, его получали?!
– А ты где умудрился?
– Это было в одном из последних классов, мне было 15. Я отдыхал летом в Березино, ходил на речку купаться. Однажды с женщиной 25 лет, которая тоже отдыхала там у родственников, мы переплыли на другую стороны реки, и это случилось в скошенной траве. Все кололось, царапалось, всякие букашки-таракашки…
– Когда в твоей жизни наступило время "Песняров"?
– Начнем с того, что я был фаном западной музыки. Знал весь репертуар "Песняров", всех ребят, которые там работали, но слушать эту группу мне было неинтересно. Я работал в ресторане "Каменный цветок", пел джаз, фирму на английском языке… Какие "Песняры"?! Потом была группа Бадьярова, где мы уже играли джаз-рок, затем группа "Ровесник". А потом мой друг Володя Карась перетянул меня в "Чырвону руту" к Софии Ротару. Это был 1976 год, который я там и проработал.
Последний концерт был в Туле, когда город отмечал присуждение звания "Город-герой". Был Брежнев с супругой. Мы жили в гостинице на вокзале, и я видел, как его снимали под руки с вагона – он уже чуть ходил. Там я впервые увидел "Мерседесы", на которых ездила милиция. Тогда же, только уже в Днепропетровске, у меня случилась маленькая личная трагедия: я стал свидетелем, как мой друг Володя Леньков пошел ночевать в номер к девушке, которую я любил. Я позвонил в Минск Алику Волочинскому, а у него с очередной "женой" жил Володя Мулявин. Алик передал трубку Мулявину, и мы договорились, что я перехожу в "Песняры". Да и надоела жизнь в общаге в Черновцах, на краю города, какой-то микрорайон, грязь, кровати в комнате с панцирной сеткой, где один проваливаешься до пола, а прикинь, когда с девушкой?! Питание колбасой и водкой. Короче, я ушел из "Чырвонай руты" в "Песняры".
– Говорят, с гениями тяжело работать в одном коллективе…
– Работать было не тяжело, а абсолютно легко, в быту в том числе. Но слово "гений" я бы убрал. Он очень талантливый, трудоспособный до гениальности, но не гений. Ему не все так легко давалось, и сочинялось, и писалось. Очень большая работа над его песнями проделывалась аранжировщиками ансамбля. С Володей мы и ругались, и спорили. Только что не дрались.
– Почему ты уволился?
– Мне, вернее, нам (я не один ушел), стало стыдно выходить на сцену, обманывать публику, говорить, что у Мулявина очередной почечный приступ. А он банально напивался. Не боюсь я об этом говорить. Да уже фактически и ничего не делал, не писал. Его нужно было спасать. Но как? Бросить пить мы его заставить не могли. Предложили ему: "Отдыхай, пиши, выходи на сцену на две-три знаковые песни". Он отказался. Видимо, по подсказке супруги, которая вкладывала ему в уши совершенно другие слова. Не хочется об этом вспоминать, но то, что в последние годы перед нашим уходом из "Песняров" происходило, иначе не назовешь, как полный разброд. Потом за это дело взялось высшее руководство страны. И мы все ушли на вольные хлеба.
Теперь нет нужды говорить, что сегодня мы пользуемся его именем. В репертуаре "Белорусских песняров" до сих пор только одна его песня, которую мы с удовольствием поем по большой просьбе зрителей.
– Почему у тебя не сложилась личная жизнь?
– Очень даже сложилась. Я 8 лет прожил с супругой. Сейчас мы не вместе, но я даже с ней не разводился. Раньше не было на это времени, сейчас – не хочется дергаться. Полюблю кого-то, почувствую, что это нужно сделать, тогда разведусь. Но только не в том случае, если мне заявят, что не лягу с тобой в постель, пока у тебя штамп в паспорте. Пошлю на фиг! Это должно быть по велению сердца. А что никого в квартиру не привел? Пока не хочу и не потому, что собственник. Сам себе хозяин. Еще не чувствую, что кто-то должен мне принести воду в постель. Хотя уже думал о том, чтобы провести в спальню трубу и приделать краник. На всякий случай.
– Были у тебя романы с коллегами по цеху?
– С певцами? В смысле с мужиками? Сейчас это модно! А если серьезно, то чем, скажи, знакомства с певицами отличаются от знакомств в баре или клубе? Певицы – такие же люди, как и обычные девчонки из клуба. Другое дело, что у нас больше возможностей узнать друг друга по совместной работе на сцене, в тусовках за сценой. Более подробно говорить и тем более называть имена не хочу и не буду.
– А с поклонницами?
– Если кто-то из музыкантов говорит, что у него таких романов не было, врет!
– Рок-н-ролл – это секс, наркотики и алкоголь. А популярная музыка – это?..
– Это – секс, наркотики и алкоголь! Кто отдал все это только рок-н-роллу?! Это касается всей музыки. Джаза особенно. Рокеры с них пример брали. Отличие в том, что попса – это алкоголь и разнузданный секс, кто с чем пришел, тот и есть. Секс у великих джазменов и рокеров – это звезды, о которых пишут все газеты. Наркотики – так до смерти. Вся эта гадость, о которой мы говорим (кроме, конечно, секса), – штука, с которой нужно бороться. Я не призываю бросить пить и курить, но от этого нужно избавляться. А секс от нас сам с годами избавится.
Дмитрий Лукашук