Эдуард Ханок: "Я был самым богатым белорусским композитором"

На днях в редакцию "Комсомолки" заходил Эдуард Семенович Ханок, подарил свежеизданный диск со своими лучшими песнями, признался, что теперь уже окончательно прощается со свой старой профессией композитора. Сама по себе это вроде как и не новость, ведь песни, а тем более шлягеры Ханок не пишет уже давно, со времен "А я лягу-прылягу". Так, время от времени выдает что-то забавное типа песни "Самурай".

Уже больше 20-ти лет он занят теорией волны, согласно которой у любого творческого человека только однажды, ну если повезет – дважды случается настоящий успех, а после этого как ни бейся, до высот былой популярности ну никак не взлететь.

Сегодня Ханок – ученый-практик, исследователь судеб известных артистов: Магомаева, Мулявина, Чайковского… Сидит в Москве в библиотеке и составляет волнограммы. Так вот, согласно своей же теории волны, все возможные волны у самого Ханка-композитора уже были и больше ловить нечего. Но в прощальной речи Эдуард Семенович обмолвился, что профессия композитора сделала его рублевым миллионером… А это уже совсем другой разговор – не про песни и не про волну, а про деньги… Это же всех интересует!

– Эдуард Семенович, а свой первый рубль вы как заработали?

– В Бресте на танцах в парке. Мне тогда, наверное, лет 17-18 было.

– А на свадьбах играли?

– Ну это было, когда уже в Минске в музыкальном училище учился. Тогда по вечерам мы играли в ресторане "Неман" (сейчас ресторан "Фрайдис" напротив "МакДональдса" на проспекте Независимости). У нас был веселый состав: скрипка – Друйкин, аккордеон – Ханок, фортепиано – Махлин, барабаны – Синдер… Представляете, какой созвучный ансамбль: Синдер, Махлин, Друйкин, Ханок. Исполняли советские песни, в месяц получали рублей, наверное, 100. Для меня, студента, когда стипендия была 14, 16, 18 и 20 рублей (в зависимости от курса), это были деньги. С этого и началось мое благосостояние.

– Ну а как тратили? С шиком?

– Я был весь в классической музыке. Жил на квартире у студента Игоря Киени на улице Фабричной, что в начале Партизанского проспекта. И он надо мной издевался. Я был фанатом учебы и жил по режиму. Когда его бабушка приоткрывала дверь моей комнаты, это был сигнал "пора вставать", я вскакивал, одевался и выбегал на улицу, растирался снегом, делал зарядку, а потом возвращался домой и завтракал… Приоткрытая дверь – и срабатывал рефлекс. Игорь так не фанател. Зачем ему? У него все было. Домой он возвращался часа в 2-3 ночи. И время от времени, чтобы поиздеваться надо мной, открывал дверь в мою комнату… Ну а что было дальше, вы знаете. И только когда я прибегал после зарядки домой, он признавался, что еще только три часа ночи и можно спать до шести. Но мы дружили.

– Эдуард Семенович, а насколько важно мужчинам зарабатывать? И как вы переживали периоды безденежья?

– Периоды безденежья – не худшие, кстати, времена. Они учили меня ценить то время и те обстоятельства, когда деньги были. Например, когда я поступил в консерваторию в Москву, я был нищим. Первый курс точно. Питался на рубль в день. Стипендия была 22 рубля. Утром и вечером в "Булочной" у Моссовета брал кофе с молоком и "Калорийную" булочку, она так и называлась. Обед в студенческой столовой. А потом устроился играть в ресторан "Будапешт". И в ресторане нас кормили, досыта. Ой, помню там такой курьез произошел. В Москве проходил съезд партии, за "Будапештом" была закреплена делегация Москвы, и Гагарин, и Хрущев в те дни в этом ресторане перебывали. Но дело не в этом… С одной из делегаций вдруг заходит в ресторан мой консерваторский профессор Дмитрий Кабалевский. Не знаете такого? Ну что вы! Это же был Шостакович нашего времени. Ну, все музыканты учились на его "То березка, то рябина…". Это человек-легенда. При его фамилии знающие люди вздрагивали. Он заходит, видит меня, но ничего не говорит, а потом смещает меня от рояля и начинает играть сам, а потом еще и за стол приглашает, и все начинают жалеть бедного студента. Налили водки, а там оказалась вода, а мне тогда от страха так хотелось выпить, ведь музыкантам нельзя было пить во время работы.

– А кстати, Эдуард Семенович, вы ведь, по-моему, всю сознательную жизнь не пьете. Почему?

– Однажды, когда у меня были проблемы с желудком, мне кто-то умный сказал: запомни, здоровье нужно в старости. И я запомнил. Исключил алкоголь и курево. И сегодня я здоров, как в 25 лет, все болячки какие-то мелковатенькие. А вообще, когда человек находит свое призвание, он самый добрый, самый хороший, его никакая холера не возьмет. Ведь кто я раньше был – консерваторию закончил, а сам песенки писал. А сейчас я исследователь, и моя работа будет полезна людям творческих профессий, ведь волнограмма поможет объяснить, почему у творца провал и чего ждать впереди. И вот теперь я прихожу в московскую консерваторию, вижу в фойе портрет Чайковского и думаю: "Его волнограмма есть! А вот Шопен. Ну, этот подождет".

– То есть все время, пока вы писали шлягеры, вы были недовольны собой?

– Да, в плане призвания, хотя деньги зарабатывал хорошие. После окончания консерватории я понял, что симфонистом мне не стать, ну не получится у меня… И я стал песенником. Я видел, что эстрада в те времена уже была в почете. И как только вышел мой первый шлягер "Потолок ледяной", я сразу получил подтверждение тому, что поступил правильно. Мне, как автору известной песни, сразу дали 4-комнатную квартиру в Днепропетровске на берегу Днепра. И мы с женой переехали из шахтерского города Кривого Рога. А уж когда вышла "Была ля млына каліна"! Эту песню крутили на всех танцплощадках Советского Союза, и пошли хорошие авторские. Это была моя первая финансовая волна. А в 80-е была "Малиновка" и вторая волна. В течение десяти лет все было хорошо. А еще Юрий Богатиков нас баловал, приглашал в Ялту поработать. Он нам не платил, но это был момент кайфа. Сегодня богатенькие ездят в Куршевель, а тогда у нас была Ялта с Богатиковым. Гостиницу в Ялте в те времена было не заказать, а Богатиков для нас делал. И каждый концерт заканчивался шикарным застольем, на которое приходило все местное начальство.

Это была волна богатства. В Беларуси я был самый богатый композитор. От 2-х до 5 тысяч советских рублей авторских отчислений в месяц! В Москве, конечно, композиторы побогаче были… Мне, безусловно, было с ними не тягаться. Антонов больше 10 тысяч в месяц получал. Я думаю, что в те времена даже первому секретарю ЦК меньше платили. Горбачев, по крайней мере, получал 4 тысячи советских рублей.

Кстати, за свои творческие встречи я получал больше, чем Пугачева за свой концерт. Я – 123 рубля, она – 47,50.

– Как так?

– А вот так. В советские времена оплата шла не за популярность, а за образование. А образование-то у меня было консерваторское. Самые высокие ставки были у оперных и камерных певцов, потом – солисты-инструменталисты классического направления. Эстрада на последнем месте, а ВИА – вообще в хвосте. Но лазейки были. Например, Хиль, Кобзон и Магомаев шли как классические исполнители, поскольку образование позволяло, а в программу наряду с популярными песнями включали арии. Еще с тех времен пошло выражение "В полном Кобзоне", это значит, в полном порядке. При его огромной ставке в 202 рубля он был еще и самый работоспособный. Пугачевой уже потом сделали личную ставку, она ведь закончила ГИТИС, а нужен был диплом консерватории.

– Ну а тратили-то как? Что-то я пока не пойму…

– А вот, как выясняется, надо было тратить. Много денег пропало, когда Союз развалился.

– Но хоть не все?

– Успел купить "Волгу", построить кооператив старшей дочери, да и вообще ни в чем себе не отказывал.

– У каждого свое "ни в чем себе не отказывал"…

– Ну, скажем так, в икре и прочих деликатесах.

– Ну а потеряли сколько? Еще одну "Волгу"?

– Больше, больше… Ведь ничего нельзя было купить, а доллары покупать мы боялись. Совки! В момент стал нищим. Спасибо Василию Васильевичу Невмержицкому, который взял меня тогда к себе на фирму помощником по культуре. И Сергею Прокоповичу, который за 3 тысячи долларов купил у меня для Солодухи песню "Здравствуй, чужая милая".

– И сколько денег принесла эта песня?

– А ничего не принесла. Только эти 3 тысячи. Поменялось время. Если в советские времена самыми состоятельными были авторы и композиторы, то потом огромные деньги на концертах стали зарабатывать певцы, а композиторов даже перестали объявлять. Сегодня уже опять по-другому, авторских мне хватает на оплату съемной квартиры и мобильного…

– Много разговариваете?

– Каждый день звоню жене в Минск сказать, что я ее люблю. (Здесь Эдуард Семенович точно не лукавит, потому что немногим ранее Евлалия Ивановна мне рассказывала об этих каждодневных звонках супруга. – О.У.). Долларов 100-150, иногда 300 у меня на телефон в месяц уходит.

А вообще, богатство ничего не решает. Если нет любимого дела и вообще любви в душе, человек находится в тупом тяжелом состоянии и нет гармонии. Ну хорошо, купил себе новую дорогую машину, еще купил что-нибудь… И что? Организм ведь требует признания, ищет себя. Сегодня в Москве у людей денег миллионы, а что делать, многие не знают… Вот и маются дурью в Куршевеле.

– А почему богатые люди очень часто скупы?

– Есть такое. Я это сам пережил. Чем больше денег, тем больше их жалко. Вот есть 50 тысяч, и жалко отдать 30 на какое-нибудь дело. Ведь останется всего 20. Чем богаче человек, тем расчетливее, тем больше подозрений, что все от него что-то хотят.

– Так а зачем они, деньги, тогда нужны?

– Для самоудовлетворения.

– А семья ваша не страдает?.. Я вот читала, что самый богатый человек мира Уоррен Баффет не помогает даже своим детям.

– Иногда и семья страдает. Все время как бы от себя отрываю. Сейчас я рублевый миллионер, и все равно: если надо отдать деньги на отдых, на зубы, жалко… Это ж вместо 100 тысяч, к примеру, останется 90, а потом 80, а потом и вообще страшная сумма – 70 тысяч.

Но детям, конечно, помогаю. Старшей дочери Руслане я помог купить машину, да и ту самую "Волгу", купленную за последние советские деньги, я отдал зятю. Вот сейчас пройдут выборы в российскую Госдуму, можно будет и младшей Светлане начать строить квартиру в Израиле, она уже давно там живет.

– А жене за долгие годы семейной жизни дорогие подарки дарили?

– 48 лет мы вместе. Каюсь через газету: многого я ей не купил. Жадный был, а может, ничего не понимал. Я и в гости старался не ходить, чтобы подарки не дарить. Только туда, где я сам подарок. Спел – вот и подарок.

– То есть вы не смогли справиться с этим… э-э-э… недугом?

– Это невозможно. В ресторане заплатить не жалко, а когда речь идет о суммах, ничего с собой сделать не могу.

Сегодня я живу на ренту, и мне хватает на нормальную, небогатую жизнь. Плюс заказные песни, халтуры. Кормит главным образом песня "Самурай", ее очень любят некоторые высокопоставленные люди в России. Вот они и подарили мне приличный капитал.

– А сколько тратите на себя?

– (Думает.) Ну, дай господи, если долларов 700-800 в месяц.

– А я думала, вы в Москве живете…

– С февраля 2010 года я живу в Раменском под Москвой. Это идея моего сына Алексея. До станции мне 10 минут ходьбы, а там я сажусь в комфортный поезд "Спутник", полупустой и с кондиционером. Лучшего транспорта нет. Электричка делает 23 остановки, "Спутник" – 3. Я снимаю туфли, пиджак и через 45 минут я в центре Москвы. Чем вы еще так быстро и комфортно доберетесь? Смотришь на эти лимузины у Думы, вроде завидно, а за угол заглянешь – все коптятся в пробке. А я сел и поехал. Сын живет от меня в 3 км в Кратово, любимая внучка Маша, в выходные я у них, шашлыки, то-сё.

– А сыну передались ваши гены?

– Да вроде все у него хорошо. Он заместитель директора фирмы, которая снабжает российскую армию пайками, жена – гендиректор, сват – хозяин.

– Ну а какие-нибудь привычки богатого человека у вас есть?

– Никаких. Когда было богатство, покупать было нечего. Вот мой друг, поэт Илья Резник, он как барин, он в самом деле с привычками, а я 24 часа в сутки работаю. Ведь я хочу войти в мировую историю не как поэт-песенник, а как человек, открывший секрет всех профессий на земле.

– А пенсию как тратите?

– Кажется, тысяч 700 белорусских рублей у меня пенсия, но я ее даже не вижу. Ее жена забирает. И еще 100 тысяч мне доплачивают за звание народного артиста.

РЕЙТИНГ

(Эти песни Эдуард Ханок расставил по степени значимости в своей жизни.)

1. "Потолок ледяной"
2. "То ли еще будет"
3. "Малиновка"
4. "Вы шуміце, бярозы"
5. "Самурай"

Текст: Ольга Улевич, "Комсомольская правда"