Владимир Кондрусевич – вся правда

Этот человек прошел в музыке не совсем привычный путь: от исполнения собственных песен в составе рок-группы "Пане-браце" до опер, симфоний, балетов, музыки к театральным спектаклям и кино. За первое его исключали из консерватории, за второе – принимали в Союз композиторов. За время беседы для сайта Zapraudu.info Владимир Кондрусевич лишь дважды просил выключить диктофон…

– Когда ты впервые почувствовал в себе желание заняться серьезной музыкой, что послужило толчком к этому?

– В первую очередь на это повлияла среда, в которой я "варился". В музыкальной школе, признаюсь, жутко не хотелось заниматься. Жил в Гродно в частном доме, и родители заставляли меня сидеть за инструментом в то время, когда друзья играли в футбол. А вот когда поступил в музучилище, ситуация поменялась. Там ребята стремились показать себя, доказать, что они лучшие, атмосфера такого соревнования начала подстегивать и меня. Это и послужило толчком: я решил серьезно продолжить учебу, тем более что уже к 4 курсу, заканчивая училище, четко понимал: музыка – это мое.

– Но параллельно присутствовало и увлечение музыкой "несерьезной"…

– Да, несерьезной. Но она заняла в моей жизни значительное место, и неизвестно, какое бы продолжение получила моя жизнь в музыке вообще, не будь того увлечения роком. Ведь за это меня даже исключили из консерватории. Но рок – это было для меня что-то очень значительное, это был голос моего нутра, я буквально горел этим. И если бы в те времена, в начале 70-х, было больше возможностей выступать, я бы, конечно, именно рок-музыке уделял основное время. Это была мощная страсть.

– А вот откуда, интересно, возникло название "Пане-браце"? Ведь давать коллективу белорусскоязычное название в начале 70-х было как-то совершенно не принято. "Песняры" – скорее исключение из правил…

– Мы нашли песню, которая была чем-то вроде визитной карточки коллектива: "Якпаедзем, пане-браце, у лес па маліну. Як выражам, пане-браце, у лесе дубіну...".Вот откуда название.

– До сих пор в истории с организованным тобой рок-фестивалем 1971 года много неясностей. Правда ли это, что он был разогнан милицией?

– Нет, милиция была не при чем. А предыстория такова. Власть почувствовала, что молодежное движение, которое опиралось на популярность рока, увлечение идеями хиппи, набирает обороты, и молодежь все больше сворачивает на путь, который никем не контролируется. Следовало все это уложить в такие рамки, которыми можно отсечь нежелательные вещи. И при ЦК комсомола создали что-то вроде общественного совета, пригласив в него, на взгляд комсомольских лидеров, студентов, которые имели в молодежной среде некий авторитет. От консерватории пригласили меня. И попросили выдвинуть какие-то идеи для последующей работы. Я и предложил провести рок-фестиваль. И таким образом идея фестиваля, его проведение были официально поддержаны властью. Но никто не ожидал, во что это все выльется. Я был членом жюри и свидетелем того, что фестиваль получился довольно скучным для молодых. На сцену один за одним выходили вокально-инструментальные ансамбли и исполняли какой-то официоз. И только Владимир Спиридович с "Аргонавтами" показал интереснейшую программу, впервые соединив рок-группу со струнным ансамблем. И после всей этой тягомотины в первый день на второй мы решили сыграть что-то показательное. В то время очень популярными были так называемые "супер-группы", в состав которых входили музыканты из разных известных коллективов. Таким образом, три человека из "Пане-браце" пригласили барабанщика Игоря Коростылева, ныне – отца Игоря, и в таком составе вышли на сцену. Для начала исполнили песню "Мисс Молли" из репертуара "Криденсов", во время исполнения которой зал просто взревел, все повскакивали со своих мест. Дело в том, что информация про то, что "Пане-браце" готовят сюрприз, разошлась как-то очень широко.

– То есть разогрева публике не требовалось?..

– Когда я только вышел на сцену, вдруг отметил какую-то совершенно сюрреалистическую картину: с потолка в зале РТИ свешивались человеческие головы! Потом я узнал, что несколько человек, которым не удалось проникнуть в зал, пробрались на чердак и нашли что-то вроде вентиляционных отвестий, через которые можно было слушать и наблюдать за тем, что происходит на сцене. Уже только по этому можно представить, какая атмосфера была в зале. После "Мисс Молли" мы начали исполнять свою новую песню, но тут на сцену выбежал человек при галстуке, который самолично закрыл занавес. Оказалось, это был сотрудник отдела культуры ЦК КПБ. И уже на следующий день меня вызвал ректор консерватории Владимир Оловников и стал допытываться, что это за "Пане-браце". У нас с ректором были хорошие отношения, но Владимир Владимирович всегда и во всем был очень правильным человеком. Я что-то там объяснял, но про Андрея Гитгарца, нашего пианиста и также студента консерватории, ничего не говорил. Ректор уточнил: ты – руководитель группы? Я подтвердил это, на что услышал, что я не имею права выступать без согласия на то консерватории. Такую вот причину выдумали из-за того, что я играл на танцах на Первом кирпичном за деньги. И меня исключили из консерватории.

– Я слышал такую версию, будто именно Оловников был инициатором твоего восстановления...

– Нет, там была совершенно другая ситуация: впервые в стенах консерватории в защиту отчисленного студента поднялись и студенты, и преподаватели. И таких людей оказалось достаточно много. Чтобы устранить конфликт, через две недели меня восстановили.

– Володя! Твои мюзиклы, балеты шли не только на белорусской сцене. Интересно, ты сам пробивал постановки за пределами Беларуси?

– Нет, просто мое имя театральным людям с какого-то времени стало известно. Я вообще совершенно не пробивной человек, у меня много работы, слава Богу, и на то, чтобы что-то из своего проталкивать, времени нет. Довольствуюсь тем, что есть. Так что мои работы многие знают. Например, как-то приехал из МХАТа режиссер Николай Шейко, который в свое время работал в нашем ТЮЗе, и пригласил написать музыку для спектакля в Москве.

– А чем ты можешь объяснить тот факт, что произведения белорусских авторов – оперы и балеты – редко выходят на сцену нашего Большого театра?

– Думаю, что просто не хватает добротного материала. Думаю, что именно это – основная причина: не хватает достойных произведений. Это очень сложно. Я сейчас работаю над новым проектом на историческую тему, и мне страшно хочется уйти от постановочных стереотипов, которые царят сегодня на нашей оперной сцене. Пишу не оперу, скорее – что-то вроде мюзикла или рок-оперы. И хочу, чтобы зритель был удивлен. Пока что у нас на этой сцене все как-то слишком правильно и скучно. Возможно, и это повлияло на судьбы постановок белорусских авторов, которые не задержались на сцене.

– Но для воплощения такой твоей работы необходим и постановщик с неординарным мышлением...

– Хотелось бы... Я уже переговорил с Сусанной Цирюк, которая недавно поставила новый спектакль в музыкальном театре, показал ей материал. Она сказала, что с удовольствем возьмется за работу. Так что жизнь покажет, получится ли у нас что-либо...

– А сколько лет, кстати, продержался на сцене твой балет "Крылья памяти", идет ли он сегодня?

– Нет. Он продержался, кажется, три сезона. А был снят с репертуара опять же из-за того в основном, что его тема была во многом коньюнктурная.

– Вот как?! А бывает ли тебе стыдно за сделанное в том случае, если свое произведение ты сам относишь к конъюнктуре?

– Такой уж вот очень конъюнктурной работы я, конечно же, избегаю. Вот и этот спектакль я попытался сделать так, как это было возможно. Максимально достойно, избегая фальшивого пафоса, сделать своим языком.

– А твой мюзикл "Байкер", который я лично считаю из всего виденного у нас в этом жанре безусловно лучшей работой, тем более что постановка была сделана на частные деньги? Почему он выдержал всего четыре показа?

– Уточню: мы его показали двенадцать раз... Прокатили по крупным площадкам страны.

– Так что с ним будет дальше? Сменилось руководство музыкального театра. Предлагал ли ты театру свое произведение?

– Да, недавно я сделал такое предложение. Но тут вот в чем дело. Во времени мое предложение совпало с подготовкой постановки мюзикла Кима Брейтбурга. По тематике, конечно, наши произведения разные, но вот по жанру – близки. Впрочем, посмотрим, что будет с "Байкером" на этой сцене.

– На премьере "Байкера" в Минске присутствова Владимир Некляев. Он что, вместе с Леонидом Прончаком принимал участие как поэт в создании материала?

– Для этого мюзикла Леонид Прончак написал буквально один или два текста. Большая часть все же моих текстов и еще несколько текстов написали другие люди. А с Володей Некляевым мы знакомы давно, и мне было просто приятно, что он откликнулся на мое приглашение посмотреть спектакль.

– Хотелось бы вернуться к консерватории. Ты закончил класс композиции Евгения Глебова. В какой мере повлиял на тебя этот человек?

– Это был, конечно же, мастер. Чрезвычайно талантливый человек от природы. И его знание секретов оркестровки очень сильно мне помогло, дало возможность следить за практическим их воплощением. Я часто бывал в студии во время записи его музыки, когда он очень многое мне показывал и объяснял на конкретных примерах своих произведений. Мы были очень близки, он даже подарил мне партитуру своего балета "Тиль Уленшпигель" с надписью "Моему лучшему ученику". Мы с ним и в Москву ездили на запись его музыки к фильму Валерия Рубинчика "Дикая охота короля Стаха", и в этой работе я выступал как музыкант. Там мы впервые увидели знаменитый синтезатор "Синти-100", и мне тогда пришлось на ходу импровизировать. Глебов написал сложную аккордовую структуру, а этот синтезатор с двумя клавиатурами был одноголосый. Так что на нем можно было только вести мелодию, а вот одновременно взять две ноты, а тем более аккорд, – нет. Пришлось как-то выкручиваться...

– Ты затронул тему кино. В истории белорусского кино были случаи, когда после премьеры про сам фильм забывали, а вот музыка из него, песни начинали самостоятельную жизнь. Случалось ли с тобой такое, когда во время премьеры фильма ты вдруг ощущал стыд за то, что участвовал в его создании?

– Конечно, случаются такие ситуации... Но я не могу сказать, что у меня были какие-то провальные работы. Их можно признать слабыми, недоведенными до конца, но провалов не было...

– А случалось ли у тебя по прочтении сценария отказать режиссеру, поскольку тема будущего фильма была тебе вовсе не интересна?

– Да, такое случалось. И неоднажды. Но я стремился отказаться от работы очень аккуратно, вежливо. Например, ссылался на занятость в ближайшее время. Было даже такое, что, начиная работу, я через какое-то время останавливался и к этому материалу больше не возвращался.

– А почему у композитора Кондрусевича, который написал массу самой разной музыки, кроме CDс музыкой к "Байкеру", нет ни одного изданного авторского альбома?

– Я объясню, почему. У меня, к счастью, столько работы, что времени для того, чтобы обдумать содержание альбома, выстроить порядок треков, просто нет. Оставляю это на потом. И хотелось бы собрать альбом-другой, но, видимо, до этого дойдет только тогда, когда остановится творческий процесс. У меня вся музыка собрана и просто ждет своего времени.

– Ты несколько лет отработал художественным руководителем продюсерского центра "Спамаш". Тебе интересно было выступать в роли своеобразного директора эдакого "бройлера" по выращиванию молодых исполнителей популярной песни?

– Во-первых, я уже оставил эту должность. Во-вторых, идея создания этого центра родилась у моего очень хорошего друга, который взял несколько детей из неблагополучных семей или вообще сирот и решил им помочь. Перевез их в Минск, помог с жильем и попросил меня, чтобы я помог ему в выращивании этих "цыплят". Писать песни мне было, конечно, не очень интересно, но вот "Байкера" я написал именно в расчете на воспитанников этого центра.

– А эта работа приносила тебе хотя бы моральное удовлетворение?

– Честно говоря, за исключением "Пане-браце", я песен ни для кого не писал вообще. Но "Пане-браце" – это была иная музыка. А в "Спамаше" я столкнулся с тем, что у ребят мышление направлено в сторону именно попсовой музыки. И чтобы переключится на такой вид творчества, мне нужно было многое внутри самого себя серьезно переключить.

– Одна из воспитанниц "Спамаша" Алена Ланская недавно издала дебютный альбом, в котором, по большому счету, лишь песня "Никотин" из "Байкера" сразу притягивает к себе внимание. Все остальное – мало интересный стандарт отечественной попсы...

– Согласен. Но для того, чтобы для какого-то исполнителя написать материал для полного альбома, нужно очень много поработать. Что касается самих исполнителей, то им прежде всего необходимо дорасти внутренне, чтобы научиться отличать шаблон от оригинального творчества и уметь сделать выбор между серым и ярким.

– Но почему ты покинул "Спамаш"?

– Посчитал собственную миссию там выполненной.

– А если опять попросят?

– Нет! Попсовая песня – абсолютно не мое дело. Не люблю и не уважаю.

– Какой же своей музыкой ты сегодня можешь смело гордиться?

– Например, новой редакцией музыки к балету "Мефисто" на сцене нашего музыкального театра. Спектакль восстановили в июне с новой хореографией, для него я написал пролог. Так что смело могу гордиться музыкой ко всем спектаклям, которые идут не один год.

Текст: Дмитрий Подберезский, Zapraudu.info