Роман Жигарев (Akute): "Всё проходит, все умирают"

Татьяна Замировская побеседовала для "БелГазеты" с автором песен и бас-гитаристом Akute Романом Жигаревым о моде на пост-панк и аполитичности, о Могилеве и "Глюках", об Ulis и космическом ветре.

– Последние пару лет все рассуждают о причинах вашей популярности – а вы сами об этом задумывались?

– Это вполне закономерно: это должно было случиться давно еще с нашей предыдущей группой "Глюкi". Группа развалилась, а мы решили продолжать развивать собственный взгляд на музыку – и не прогадали.

– Вначале вы играли панк, а потом пост-панк – очень эволюционный подход...

– Эволюция стиля произошла в нас самих. Возможно, мы стали взрослее – это не значит, например, что у нас "не стоит" или что-то в этом роде; просто мы поняли, что количество дисторшна не так уж и важно. Важнее эмоциональный посыл.

– Правда ли, что Могилев не может простить вам распада группы "Глюкi"?

– Группа прошла идеальный путь из андерграунда до почти культовых позиций. А главное, что она сделала – развалилась. В режиме – существование группы "Глюкi", опомнись, что ты делаешь, прекрати! Теперь группа является в некотором смысле идеалом: ничего порочащего себя уже не выпустит, не облажается. За все хорошее нас можно только любить, а вот за продолжение – можно и поругать. Поэтому некоторые могилевские критики не могут нам простить распада их любимой группы. Но наш заряд творческой бодрости, который был в "Глюках", никуда не пропал, эволюционно преобразовавшись в новые формы.

– Что касается эволюции, то заиграть депрессивно-танцевальный пост-панк, который сейчас является глобальным трендом, было отличной идеей. Вы отталкиваетесь от моды?

– Вряд ли. Больше полагаемся на внутреннее чутье. Я знаю людей, у которых есть нюх. И надеюсь – может, у нас тоже есть? Но, в таком случае, не мы используем тренды, а они нас. Группа Akute не склонна отлучать себя от глобального мирового музыкального процесса – мы являемся его частью; неудивительно, что он на нас бессознательным образом влияет.

– Вы задумывались о том, почему пост-панк стал таким актуальным? Почему людям нравится музыка интровертная, депрессивная, нервная?

– Возможно, дело в какой-то всемирной пассионарности, наступившей после ярких и эмоциональных глэмовых 80-х и не менее эмоциональных, но нервных гранджевых 90-х. Ведь грандж нес в себе не только негативную сторону жизни бедных несчастных наркоманов, которые двух слов связать не могут (кстати, я только так и могу сказать про Курта Кобейна, увы – бедный наркоман, который и двух слов-то связать не мог: он, в общем, не такой уж и интересный), это был еще и очень продуманный тренд – менеджмент, все хорошо продавалось, народ покупал диски, а потом все закончилось, как любой "взрыв".

И после этого гранджа и позитивной британской волны вдруг начали появляться в 2000-х альбомы вроде "Kid A" Radiohead – когда из черт знает чего получается черт знает что! Когда слушатель впадает в натуральный транс – но от того, что у него взрывается голова, а не от того, что ему в уши валит дисторшн! Эта музыка вскрывает не "анальный вау-фактор", если по Пелевину, а подсознание вам вскрывает.

– Характерно, что для кавер-песни вы взяли именно группу Ulis – ведь они тоже играли классический постпанк в начале 90-х. Как вы пришли к этой группе?

– Я слушал их давно – у меня была кассета "Танцы на даху", там еще на обложке чувачок по крыше на роликах катается. Слушал ее во время зарождения группы "Глюкi" – в 1999-2001гг., когда формировались мои музыкальные вкусы. Не то, чтобы мы пришли к творчеству Ulis – мы доросли до того, что можем адекватно сделать кавер-версию. На концертах мы играем не только "Як на далонi", но и "Марнатраўны сын". Конечно, она получилась в нашей собственной "готике": "стоунерская", непозитивная.

– Ваш вокалист Стас в одном из интервью сказал, что он – аполитичный человек. Обычно если белорусский музыкант говорит такое, это может вызвать агрессию у слушателей. Это воспринимается как "нам на все наплевать". Вообще, откуда этот термин – аполитичный? Почему его так любят некоторые музыканты?

– Группа, поющая на "мове", автоматически воспринимается как политически ориентированная. Я понимаю, что это такая социально-филологическая функция языка, и что это все повелось еще с 1920-30-х гг. прошлого века, когда язык вытеснялся русским и творчество на нем уже означало политическое неравнодушие. Почему мы говорим, что мы аполитичны? Просто вопрос о том, как группа Akute относится к политической ситуации в стране, для нас нелогичен. Ведь в текстах группы нет даже намека на политику. Не потому, что мы дистанцируемся, а потому что у нас такое творчество, мы никому ничего не должны. Мы просто пользуемся языком, который несет в себе еще и политическую функцию. И это не значит, что нам плевать на то, что происходит. Но ведь такая ситуация, как здесь, в Беларуси, далеко не первая и не единственная – так было всегда и везде. И рвать глотку насчет того, что какого черта это происходит только у нас, мы не видим смысла. Это пройдет. Все проходит. Все умирают.

– Но бывают же ситуации, когда от вас яростно требуют "вызначыцца", обозначить позицию...

– Нас пытались еще в группе "Глюкi" привлечь к мероприятиям такого рода. Но даже такие отвязные и бескомпромиссные панки, как "Глюкi", отказывались. Для меня это как религия – не обязательно ходить в церковь, чтобы верить. Это всё – внутри. А когда люди, которые пытаются продвигать демократию, склоняют тебя к публичному "вызначэнню" позиции, они проявляют ту самую нетолерантность, против которой выступают! Даже если мне их идеи симпатичны, какого черта кто-то будет указывать мне, что делать?

– Но вы же как-то отреагировали на прошлогоднюю ситуацию с отменой "Крамбамбули" в минском клубе Re:Public, когда вас поставили вместо них?

– Сейчас объясню, как это было: мы планируем из Могилева концерт на какое-то число, "забиваем" дату еще осенью. Потом нас просят передвинуться с пятницы на субботу – отлично, так даже лучше. Едем утром на концерт, тут мне звонят и говорят: слушайте, ребята, вы не можете, что ли, солидарность проявить? Я ему: какую солидарность, минуточку? А он: вы что, не знаете?! А мы-то ничего и не знаем! Конечно, на концерте мы проявили, скажем, ту солидарность, к которой нас в каком-то смысле склонили. Хотя мы и так бы ее проявили – сами по себе.

– Недавно вы выступили в московском "ЧайнаТауне", как прошло выступление? На вас пришли не только белорусские гастарбайтеры?

– Все прошло неплохо: как нам сказали, было человек 100 по билетам и 120-130 – по приглашениям. Интерес был не только у белорусов – были, как ни странно, москвичи, которые пришли на группу и пропели все песни от начала до конца. Еще про нас написали на Colta.ru, это что-то неимоверное! Я убедился, что ни у какой белорусскоязычной группы нет и не может быть границ для развития! Ведь мы ничего особенного не делаем – просто аутентично подаем собственное творчество. И оно находит отражение, резонирует в людях, поднимается медиа-шум. Да, московская пресса нас пытается отнести к "белорусской волне" – но эта волна для москвичей уже обозначает знак качества, "беларашн вейв", как "бритиш вейв". И они с интересом следят за всем, что вдруг к ним приезжает из Беларуси – мы почувствовали это на себе.

– У вас все песни про пустоту, про ничто, а также про смерть, невозможность и одиночество. Легко ли белорусу себя ассоциировать с такими текстами? Чтобы и про невозможность подумать, и на танцполе попрыгать?

– Я понимаю, что каждый слушатель группы Akute примеряет на себя мое альтер-эго, пропуская через собственную внутреннюю мясорубку то, что я проговариваю в этих текстах. Эта совокупность эмоций порождает разные действия – это как танцы на похоронах, очень весело на самом деле. Вся эта пустота и безысходность – она для слушателя что-то вроде сахарной ваты. Вот представьте, что вы полностью в сладкой вате. Вроде это такой вакуум, космос, пустота – но вокруг так сладко, что можно и "подергаться" в последний раз...

Тексты мои в определенном смысле "переводы" – мне кажется, я перевожу какой-то пустотный космический ветер, который надул мне какую-то мигрень, на белорусский язык, и это все происходит интуитивно, без осознанного подхода. Кстати, я уже пару месяцев не писал ничего. Но я себя не заставляю... Я пишу, когда что-то "приходит": хватаю диктофон и записываю.

– Каково ваше отношение к наградам, дипломам и призам? Это нужно музыкантам или это для журналистов, чтобы было, чем заняться?

– Это нужно всем! И музыкантам, и журналистам. Ни за что не поверю музыкантам, которые бросаются фразами – мол, мы всё делаем для себя и для публики, жрите свои награды сами, нам пофиг! Нам не все равно, нам приятно получать награды, хотя относимся к ним легко – они нас не особо успокаивают и не служат сигналом того, что у нас все в порядке. Потому что когда ты получаешь "Альбом года", но при этом давно не можешь "вымутить", например, ни одной новой ноты, ты испытываешь разве что благодарность за признание.

Но в смысле творчества я с некоторых пор абсолютно спокоен – даже если ничего не пишется, я не парюсь: сейчас не пишется, а потом, возможно, напишу альбом за раз! Главное – быть честным с самим собой, в каком-то смысле признать себя мудаком (не обязательно таковым быть при этом) и спокойно относиться ко всему, что с тобой происходит.

Текст: Татьяна Замировская, "БелГазета"
Фото: "Еврорадио"